 |
Дорога в Самашки невеселая, со всеми атрибутами военной жизни: блок постами, палатками, блиндажами, дотами, колючей проволокой с прицепленными консервными банками. Постовые приветливые и вежливые, если паспорт показывать не хочешь, давай 10 рублей, и езжай спокойно. Последний пост , 13-ым его называют ,стоит на перекрестке , где дороги расходятся на Баку, в Урус-Мартан, Ачхой –Мартан и в Самашки. До войны здесь стоял красивый автовокзал, с которого можно было уехать в Нальчик , в Минводы ( “в Миноводы”-, говорят в Чечне) и в другие места. Мы свернули, исполнив все формальности на посту ,и вдруг выстрел. Все напряглись, водитель, остановив автобус, вышел. Оказывается ничего страшного, выстрел это способ привлечь внимание. Шофер (в Чечне по старинке говорят “шофер”, с ударением на первый слог ), точно не понимая за что, отдал 50 рублей и мы уехали.
Самашки встретили солнцем, свежей зеленью травы, цветущими одуванчики, был ноябрь,все перепуталось в моей голове…
Дагман
Дагман высокая, складная, быстрая. Загорелое лицо, темные брови, на шее из под платка длинный красивый завиток. Светлый пронзительный взгляд, резкий голос. В Самашках она с юности, приехала после окончания 8- классов в Казахстане. Выросла среди русских, поэтому мне (хотя мы ровесницы) говорит “вы”. Муж ее был вдвое старше и давно умер, детей Дагман вырастила одна., правда не без потерь: один мальчик погиб не дожив до 16 лет. Дагман- общественница, активистка, люди ее знают и уважают. Рассказывать о себе Дагман не умеет, все сбивается на судьбы соседей, села. Ко мне она расположена, хотя иногда мелькает во взгляде холодность и отчуждение. У Дагман хозяйство :корова Дела , теленок, несколько овечек, куры и утки , приблудившийся кот Песко, и пес Борзик, переживший две войны.. Коты и собаки в Самашках умные: при первом звуке бомбежки, бегут к погребу прятаться. Старший сын учится в Новороссийске ( услала подальше от беды, боятся в Самашках за старших мальчиков -как бы в горы не ушли, или федералы при зачистках не забрали), девочки в Слепцовске на базаре стоят, стесняются- обе умницы и специальности есть, а 19-летний Идрис с мамой в селе, хотя помочь ей ничем не может, работы в Самашках нет. Консервный завод, на котором работало 3 тысячи людей ,и сама Дагман мастером, закрыт, железнодорожная станция разбита и бездействует. Вообще семья у Дагман по моим русским взглядам странная. В одном дому живут она со своими детьми , 35 летняя дочь мужа от первого брака с сынишкой и ее старенькая мать, то бишь первая жена покойного мужа Дагман. Быт семьи Дагман оставляет желать лучшего: воды в селе нет, дом разрушен , пару комнат подлатали,но со стен все сыплется, да и сами стены ненадежны , не дай Бог обстрел, от шума рухнут. В большой комнате на полу глина: с потока упала, Дагман потолок замажет, глина упадет, Дагман опять замажет, глина опять упадет, вот так и ждут обе кто кого. В комнатах следы автоматных очередей на стенах, простреленный телевизор
. Дагман выросла без матери , среди ровесниц одна такая была, а сейчас в селе в каждом доме сироты . Первая война отняла у Дагман брата, самое страшное, что точно не знают он ли в могиле, похоронили его чужие люди. Жена его во время бомбежки в Шатое умом тронулась, теперь в больнице живет, дочка их в Карабулаке, в палаточном городке , Дагман этого стыдится, а помочь ничем не может, доходы ее никакие, а в палаточном хоть гуманитарка есть. Сама же Дагман гуманитарку со времени второй войны один раз получила: 10 кг муки и бутылку масла.
Самашки село огромное, раньше в нем 15 тысяч жителей проживали. Сейчас каждый пятый двор пуст. Прогулка по Самашкам год жизни у меня отняла точно, а что говорить о Дагман и ее односельчанах… В первую войну Самашки сравнивали с Хатынью. Федералы людей убивали, дома грабили
а следы преступлений огнем уничтожали. Дагман, странная какая-то на мой взгляд: вместо того, чтобы убежать и спрятаться ,в село все-время возвращалась, по дворам ходила, трупы собирала, от собак крыс и федералов прятала, чтобы было что родственникам похоронить. Самашки дымились, смог стоял и запах какой-то странный, потом уж разобралась она, что это человеки когда горят, так пахнут . Когда жители в Самашки вернулись было еще страшнее: из тлеющего пепла несгоревшие части тел выхватывали, опознать пытались, хоронили. Из соседних сел мужчины приходили помочь с похоронами, погибших больше сотни было. Вообще про Самашки много писали, книжку даже о зверствах федералов выпустили, но Дагман иногда кажется, что внимание на это мир не обратил, или забыл быстро . А Дагман забыть не может… “Брат родной погиб, два двоюродных, тетя”-перечисляет она И ходим мы с ней по улицам и давлюсь я слезами, а сказать, что мне уже хватит не смею .Дагман заводит меня во двор, где в подвале сожгли 18 человек. Я тихо здороваюсь по-чеченски, на мне косынка, надеюсь, что за свою примут. Потом идем во двор, где убили отца и дочь, которая его, раненного, вынести хотела. Для Самашек первая и вторая война слились, мира они не заметили. 3-го ноября я там ночевала, а 6-го опять бомбили и опять люди в подвалах прятались, я плачу и совсем по-чеченски бегу к автобусу с той стороны узнать как мои новые знакомые., не дай Бог погиб кто-то.
Удивительные все-таки люди чеченцы. Приведись мне испытать тоже, что им, никогда бы не простила, и детям наказала бы не прощать, а они радуются мне русской, в дом зовут.
В 1995 году 300 домов было уничтожено, потом 20 щитовых построено, а в 1996 опять все разбомбили. Наверное ,поэтому люди дома восстанавливать не спешат,. ютятся во времянках. Да и не на что строиться, давно бы с голоду умерли, если бы не чеченская солидарность
Дагман вспоминает ,как старики ходили с белым флагом к генералу, просить, чтобы хоть в священный месяц рамадан бомбежек не было, деньги какие-то собирали, но бомбили опять и опять и как назло вечером, когда мусульмане кушать садились. Прослышав, что в Серноводске тихо, самашкинцы бежали туда ,по 12 человек в один мотоцикл помещаясь. Приехав и попав под бомбежку бежали обратно, и так и не найдя безопасного места ,обречено молились уповая на Аллаха.
Молодых мужчин, пытавшихся уйти в глубь Чечни, ловили, раздевали до гола, заставляли ходить на четвереньках, натравливали собак, мужчины возвращались искусанные, измученные. Многие ушли в боевики, не выдержав унижений. Приехавшие из других мест, скапливались у постов, умоляя пропустить их в село, чтобы узнать как родители, может вывезти их, или похоронить, их не пропускали, обстреливали, были убитые и раненные, среди них шесть женщин.
Дагман спрашивает меня :“ Люда, неужели в России нет здравомыслящего политика, нормального депутата, правительственного человека, чтобы сказать, что Россия не делает себе друзей, а растит себе врагов. Ведь как давно все началось .Я не видела, а мне родители рассказывали о Хайбахэ, ты знаешь?” Я знала , что при депортации там сожгли более 700 чеченцев, среди них 140 беременных женщин. Да что же это за традиция такая у нас жечь их, ну не фашисты же мы, а? Боже мой, слышит ли меня, сейчас кто-нибудь, читает ли, задумывается ли, сочувствует ли?
А Дагман рассказывает: “Корову убило, теленка ранило, бараны умерли от ран.” , и продолжает : “С оружием , танками и ракетами мир не делают”
Я спрашиваю : “ Ты хоть кому –нибудь сейчас доверяешь?” и она отвечает : “. У нас стало много предателей, не знаешь, кто рядом стоит.”
Заходим в школу. Завуч Ася показывает, как за лето классы побелили своими силами, сейчас на заневески деньги собирают.. Раньше в деревне было две школы, теперь одна, вторую восьмилетнюю разбомбили. Ася бомбежек боится , она говорит, что если еще раз этот шум услышит, не выдержит, умрет. Эту фразу я слышала от большинства женщин в селе.
Вторая война для самашкинцев началась 24 сентября 1999 г. (кстати, меня удивила четкая память на даты у чеченцев). В школе заканчивался 4-ый урок , когда началась бомбежка. И опять крик, кровь, дым, разрушения…И опять потянулись люди из села в беженцы…Дагман осталась.26 числа страшный обстрел был, все время в подвале сидели. Газа не было, свету тем более. И вдруг на улице так светло стало, оказывается это установки “Град” “работали” .
Обустраивались, как на войне положено: копали землянки, окопы за селом, прятались в них.
27 октября сыну Дагман 17 лет исполнялось, она курицу решила сготовить, но все никак приступить не могла, потому что утро после бомбежки проходит по особому: люди по селу бегают, узнают, кто погиб, хоронить помогают. Ночь была жуткой, много убитых и раненных и люди опять стали выезжать, а Дагман осталась и упрямо курицу свою доваривала, но не успела, потому, что во двор снаряд упал. Огромный орех сломался, стекла вылетели, ворота на куски, крышу снесло. Сын Магомед за руку мать схватил, пытался в подвал увести, а у нее ноги не двигаются. Сын кричит: “Дагман, Дагман!”, а она только видит, что он рот открывает и ничего не слышит. Потом увидела кровь на лице у сына и очнулась. После обстрела Дагман своей улицы не узнала: никак не могла понять, возвращаясь из соседского подвала, где ее дом. Собрали кое-какие вещи и двинулись из села в Новошарой, это маленький населенный пункт, надеялись, что там потише. Через несколько дней вышли на дорогу, чтобы узнать от людей как там Самашки. Люди рассказали, что погибших по дороге очень много и от бомб и от обстрела вертолетного. Дагман решила подальше от опасного села уйти. Двинулись в Ачхой-Мартан, вертолеты низко летали, но правда не стреляли. Дошли до рынка и тут началось…Взрывы, кровь. Падчерица осела, идти не может, Дагман ее трясет, оставаться тут опасно. Поняв, что война везде 6-го ноября в Самашки возвратились. По дороге обстреливали, в селе пустынно.. В доме все перевернуто, что получше забрали, а по остальному автоматными очередями прошлись. Крыша протекала, было грязно и холодно. Весь день Дагман убирала грязь, а вечером уходила спать в подвал. Искала куски шифера, закрывала дырки, а ветер шифер сносил. Дагман плакала, но продолжала устраивать быт: забивала окна, прибивала двери., мыла оставшуюся посуду. Падчерица месяц спать не могла совсем, боялась, а Дагман спала, чтобы утром продолжать ремонт дома. БТРы по улицам ездили, добро по домам собирали, армейские вели себя как хозяева. . “Никакой справедливости в России нет! ,- громко говорит Дагман, -но Аллах все расставит по своим местам”.Потом она спрашивает: “Люда, вот придут солдаты домой, что они сразу изменятся и больше в них не будет зверства?” И я боюсь признаться себе и Дагман, что нет, не изменятся и подтверждения этому на каждом шагу в России есть. А Дагман строго спрашивает: “Как Россия может оставаться великой с армией, солдаты которой получают ордена за убийство своих соотечественников ?”
Утром я возвращаюсь в Назрань и вспоминаю новых знакомых: русскую Нину, которая плачет беспрерывно, полтора года ожидая пропавшего прямо у ворот дома сына , сказавшую мне : “Полюби чеченцев и ты никогда не пожалеешь об этом”, красавицу Хаву , одарившую меня платком и всплакнувшую от радости, что за столом у нее русская., Момеда, начинающего утро с обхода соседей, как они? И приодевшегося, чтобы сфотографироваться со мной , Тонколицую Асет, выжившую после страшных ран, Любу, плакавшую над двумя внучками-сиротками и размышляла о странном этом народе , умеющем мстить и не умеющим обижаться, одновременно умеющим сражаться с русскими и любить меня , отчаянно жалеющих солдатиков –срочников и ненавидящих контрактников.
Полюбите их…
Людмила Павличенко
2-3 ноября 2001 года. Самашки.Чечня
|
