ЖЕНЩИНЫ НА РАНДЕВУ С РОССИЙСКОЙ ДЕМОКРАТИЕЙ

Часть I. Гендерная асимметрия в российской политической культуре

Различия в ценностных ориентациях и политических установках мужчин и женщин постоянно фиксируются социологами. Однако комплексный анализ гендерной асимметрии в отечественной политической культуре пока, насколько нам известно, не проводился. Представляется, что для решения этой задачи - разумеется, в первом приближении - нет необходимости вести специальные эмпирические исследования. Достаточно проанализировать уже накопленные данные под соответствующим углом зрения.

Мы обратились к результатам еженедельных опросов Фонда "Общественное мнение" (ФОМ) за три последних года². Последовательно рассмотрев все полученные за это время данные - а речь идет о распределении ответов на несколько тысяч вопросов, посвященных великому множеству самых различных социальных и политических проблем и сюжетов, - мы выделили все случаи, когда между суждениями мужчин и женщин обнаруживались более или менее существенные расхождения. В результате в нашем распоряжении оказался весьма внушительный массив данных, позволяющий судить о том, в чем, собственно, заключаются наиболее значимые различия между ценностными ориентациями и политическими установками мужчин и женщин. Анализ этого массива и представлен ниже.

Подобный подход может, на первый взгляд, показаться механистическим и даже несколько примитивным. Впрочем, и на второй - тоже, ибо таковым он и является в действительности. Однако, по нашему мнению, такой подход имеет и неоспоримые достоинства. Прежде всего, он обеспечивает "тотальность" сопоставлений: рассматривая суждения мужчин и женщин по широчайшему кругу вопросов - от мировоззренческих до сугубо ситуационных, связанных с реакцией на какие-то конкретные события, - мы можем быть уверенными в том, что ни одно сколько-нибудь принципиальное различие в их взглядах не выпадет из поля нашего зрения. Ни одно специализированное исследование, разумеется, не может быть столь всеохватным по проблематике. Кроме того, обращение к обширному массиву данных, изначально не предназначавшихся для гендерного анализа, позволяет избежать погрешностей, связанных с ситуационной "окраской" того или иного сюжета. Если, например, определенные различия в подходе мужчин и женщин к проблеме социальной дифференциации в российском обществе регулярно воспроизводятся в опросах, проведенных в разное время, затрагивающих эту проблему в разных контекстах и "приуроченных" к разным информационным поводам, то мы можем утверждать, что фиксируем действительно устойчивые гендерные различия мировоззренческого характера, а не расхождения в реакциях на какое-либо событие, обусловленные, возможно, теми или иными частными обстоятельствами.

Однако первое, что бросается в глаза при сопоставлении ответов мужчин и женщин - это различия в уровне их информированности о текущих событиях. О чем бы ни шла речь в том или ином опросе, женщины неизменно демонстрируют меньшую осведомленность, чем мужчины. Отвечая на "стандартный" вопрос ФОМ "Знаете ли Вы, что-то слышали или слышите сейчас впервые о том, что...?", они практически всегда реже останавливаются на первом, и чаще - на последнем варианте ответа. Проиллюстрируем это несколькими примерами, взятыми наугад. О решении "Единства" и "Отечества" об объединении в апреле 2001 г, через несколько дней после принятия этого решения, знали 37% мужчин и 29% женщин, "что-то слышали" - 34% первых и 27% вторых, а впервые услышали от интервьюера - соответственно, 24% и 35% (при этом 6% мужчин и 9% женщин не смогли ответить на вопрос о том, знают ли они что-либо о данном событии). Тогда же об освобождении П.Бородина из швейцарской тюрьмы и его возвращении в Россию знали 70% мужчин и 62% женщин, "что-то слышали" - 23% и 25%, а впервые узнали в ходе опроса - 5% мужчин и 11% женщин. В мае 2001 г. 54% мужчин и 37% женщин знали о том, что в России созданы семь федеральных округов, в которых работают полномочные представители президента, "что-то слышали" (за год, прошедший со времени создания института президентских полпредов) - 25% и 29%, а 18% мужчин и 27% женщин - услышали об этом впервые.

Подобные примеры можно приводить бесконечно. Различия в уровне информированности обычно несколько "увеличиваются", когда речь заходит о внешнеполитических сюжетах, и "сокращаются" - когда затрагиваются темы, в большей мере связанные с повседневной жизнью граждан, но и в этих последних случаях мужчины неизменно оказываются более осведомленными.

Обусловлено это, разумеется, тем, что женщины в принципе значительно меньше, чем мужчины, интересуются политикой.

Отметим, что приведенные данные отнюдь не свидетельствуют о резком падении интереса наших сограждан к политике: различия между распределениями ответов на первый и второй вопросы обусловлены, главным образом, их формулировками. В первом случае респонденты, по существу, отвечали на вопрос о том, интересует ли их происходящее в стране. При этом "скверное" слово "политика", "нагруженное" в российском массовом сознании негативными коннотациями, оказывается фактически на периферии внимания отвечающего: смысловой акцент в словосочетании "политические новости" - явно на существительном, а не на прилагательном. Признать отсутствие интереса к новостям, сообщаемым СМИ, - то есть к жизни страны - даже респонденту, в действительности мало интересующемуся этими новостями, достаточно сложно: ведь он, тем самым, "расписывается" в определенной ограниченности, узости. Приятно ли так разочаровывать интервьюера, пришедшего к респонденту для того, чтобы узнать его мнение по тем или иным вопросам, как раз и обсуждаемым, по-видимому, средствами массовой информации?

Со вторым вопросом - совсем другая история. Здесь прямо говорится об интересе к "политике" (а не к СМИ) - и респондент не видит ничего предосудительного в том, чтобы продемонстрировать безразличие к этому заведомо "грязному" делу, тем более, что и сама формулировка "подсказывает" ему, что такая позиция вполне приемлема, конвенциональна (одни - интересуются, другие - нет).

Впрочем, здесь и далее нас интересует отнюдь не уровень политической ангажированности россиян как таковой, а исключительно гендерные различия, обнаруживающиеся в этой сфере. И если мужчины в равной мере склонны интересоваться и не интересоваться политикой, то среди женщин не интересующихся ею в полтора раза больше, чем интересующихся. Да и новости, сообщаемые СМИ, занимают их значительно меньше, чем представителей "сильного пола".

Совершенно естественно, что и обсуждают политические вопросы женщины намного реже, нежели мужчины. Впрочем, доля респондентов, которые никогда не говорят о политике, среди мужчин и женщин практически одинакова.

Вопрос: Как часто Вы обсуждаете с окружающими политические вопросы? (28.08.99)

Но последние гораздо меньше склонны к регулярному обсуждению политических проблем; вместе с тем, женщины особенно часто утверждают, что обсуждают политические вопросы, когда происходят "особые события". Иначе говоря - чаще включаются в разговоры о политике, испытывая дефицит информации, недостаточно отчетливо представляя контекст "особых событий". А это означает, что они чаще оказываются в положении "просвещаемых" более информированными собеседниками.

Вопрос:А с кем Вы чаще всего разговариваете на политические темы? (28.08.99)

Причем женщины, как выясняется, намного реже, нежели мужчины, беседуют о политике с коллегами и друзьями, зато чаще - с членами семьи. Разумеется, это не следует понимать чересчур "буквально": едва ли ситуации, когда политические вопросы в семейном кругу женщины предпочитают обсуждать в отсутствие мужчин, столь распространены, как может показаться при чересчур "доверчивом" взгляде на приведенные данные. На самом деле эти данные говорят о другом: мужчины считают более значимыми те разговоры на политические темы, которые они ведут вне семейного круга - вероятно, эти разговоры более продолжительны, регулярны и, на взгляд респондентов - мужчин, более содержательны. Участие же в семейных, родственных беседах на эти темы многим из них представляется не столь значимым, чтобы упоминать о нем, - ведь их, в конце концов, спрашивают не о том, говорят ли они о политике с домочадцами, а о том, с кем они говорят о ней чаще. Из всего этого следует, что в России достаточно широко распространена такая модель внутрисемейной коммуникации на политические темы, при которой относительно ангажированные и осведомленные мужчины "разъясняют" своим менее информированным женам, матерям и дочерям, как следует понимать те или иные политические события.

Весьма наглядно свидетельствует о различиях в уровне политической информированности и ангажированности мужчин и женщин, по нашему мнению, и следующая таблица. Поясним: на протяжении 2000 - 2001 гг. ФОМ регулярно задает респондентам открытые вопросы (то есть вопросы, на которые они отвечают "своими словами", - не выбирая один из предложенных вариантов, а самостоятельно формулируя ответ) о том, как они понимают то или иное слово или выражение. Но предварительно респондентов спрашивают, знакомо ли им соответствующее понятие, - с тем, чтобы задавать открытый вопрос только тем, кто имеет о нем хоть какое-то представление. Распределение ответов на эти вспомогательные вопросы и представлено ниже.

Вопрос: Знаете ли Вы, слышали или слышите сейчас впервые слово (выражение)...?

Как видим, женщины неизменно демонстрируют меньшую осведомленность - о каких бы понятиях ни шла речь: от вполне "традиционных", широко использовавшихся еще в советские времена (патриотизм, интернационализм, ядерное сдерживание, экстремизм, престиж страны), до вошедших в лексикон СМИ сравнительно недавно (компромат, депутатская неприкосновенность, рейтинг, инаугурация, тоталитарное государство).

Наконец, стоит упомянуть своеобразный тест на знание политической "топографии" (или, если угодно, "топонимики"), проведенный осенью 1998 г.: респондентам предъявили список всех хоть сколько-нибудь известных политических партий и движений России и попросили указать, какие из них являются левыми, а какие - правыми. Ни одной левой партии не смогли назвать 46% мужчин и 63% женщин, ни одной правой - 56% мужчин и 69% женщин.

Рассмотрение гендерных различий уже собственно в сфере ценностных ориентаций и политических установок целесообразно начать с сопоставления представлений мужчин и женщин о ценности наиболее значимых преобразований последнего десятилетия. Осенью 1998 г. респондентам предложили дать своеобразные стратегические "наказы" правительству Е.Примакова.

Вопрос: Сейчас в России новое правительство. Если бы новые руководители спросили вас, что из достигнутого нужно полностью сохранить..., то что бы Вы им посоветовали? (любое число ответов) (3.10.98)

Нетрудно заметить, что лишь два института в перечне, предложенном респондентам, унаследованы Россией еще с советских времен - бесплатное среднее образование, в пользу которого особенно твердо высказались женщины, и всеобщая воинская повинность, за сохранение которой решительнее выступили мужчины.

Почти во всех прочих случаях пожелание сохранить тот или иной новоприобретенный институт энергичнее выражали мужчины. Женщины чуть чаще высказались лишь за сохранение Конституции и существующей структуры власти, а также результатов приватизации. Последнее, впрочем, было бы некорректно трактовать как свидетельство большей приверженности респонденток институтам демократии (ведь за выборность главы государства, руководителей регионов и депутатов чаще высказываются мужчины) или рыночной экономики (и за рыночную экономику в целом, и за такие важные ее характеристики как свободное ценообразование и конвертируемость рубля мужчины выступают гораздо увереннее). Дело тут в другом: женщины проявляют большую заботу о политической стабильности - ведь и пересмотр Конституции, и реконструкция системы власти (что, в сущности, - синонимы), и ревизия итогов приватизации - это шаги, которые в ситуации 1998 г., скорее всего, привели бы к полномасштабному политическому кризису, о чем, кстати, тогда настойчиво напоминали СМИ.

Женщины чуть чаще высказались лишь за сохранение Конституции и существующей структуры власти, а так же результатов приватизации. Последнее, впрочем, было бы не корректно трактовать как свидетельство большей приверженности респонденток институтам демократии (ведь за выборность главы государства, руководителей регионов и депутатов чаще высказываются мужчины) или рыночной экономики (и за рыночную экономику в целом, и за такие важные её характеристики как свободное ценообразование и конвертируемость рубля мужчины выступают гораздо увереннее). Дело тут в другом: женщины проявляют большую заботу о политической стабильности - ведь и пересмотр Конституции, и реконструкция системы власти (что, в сущности, - синонимы), и ревизия итогов приватизации - это шаги, которые в ситуации 1998 г., скорее всего, привели бы к полномасштабному политическому кризису, о чем, кстати, тогда настойчиво напоминали СМИ.

В целом же приведенные данные определенно дают основания полагать, что мужчины склонны дорожить как политическими свободами, так и возможностями, предоставляемыми гражданину рыночной экономикой, в большей мере, чем женщины. Можно, правда, допустить, что последние реже называют институты, заслуживающие сохранения, в силу уже отмеченной выше меньшей политической ангажированности - то есть не столько потому, что женщины, скажем, чаще являются противницами свободы передвижения или свободного обмена валюты, сколько потому, что эти проблемы их просто меньше волнуют. Однако, даже если бы данное допущение было справедливым, оно не имело бы принципиального значения с точки зрения поиска ответа на ключевой вопрос этой работы: чем бы не определялась меньшая приверженность женщин перечисленным атрибутам демократии и рыночной экономики - критическим отношением к последним или безразличием к ним, - этот факт сам по себе говорит о том, что в освоении перечисленных социальных и политических инноваций наличествует явная гендерная асимметрия. Впрочем, как мы увидим, дело тут не только в разной степени осведомленности и ангажированности.

Наиболее резкий контраст между "наказами" мужчин и женщин обнаруживается в двух вопросах: первые гораздо решительнее, чем вторые, требуют сохранения свободы печати и многопартийности. И данные самых различных опросов подтверждают устойчивость и принципиальный характер гендерных различий в восприятии этих важнейших демократических институтов.

Вопрос: Иногда высказывается мнение, что государство должно установить контроль над печатью, телевидением, радио, определять, что следует, что не следует обнародовать. Вы согласны или не согласны с таким мнением? (19.09.98)

С мнением о целесообразности установления государственного контроля над СМИ, которое мужчины отвергают в полтора раза чаще, чем поддерживают, женщины выражают согласие столь же часто, как и несогласие. Причем и практические предложения, соответствующие этой установке, вызывают у них значительно менее сильное неприятие. Отметим, что приведенные ниже данные получены задолго до того, как в судьбе ОРТ и НТВ произошли известные перемены.

Следует отметить, что наши сограждане - как мужчины, так и женщины -больше доверяют частным СМИ, чем государственным. Однако это не мешает им довольно уверенно высказываться в пользу государственного контроля над частными СМИ.

С точки зрения формальной логики позиция респондентов, которые настаивают на государственном контроле над содержанием политических материалов в частных СМИ и одновременно - признают, что эти СМИ более правдиво рассказывают о положении дел, нежели государственные, выглядит абсолютно абсурдной: фактически речь идет о добровольном согласии на снижение уровня достоверности доступной политической информации. Тем не менее, такую позицию занимают многие - мнение о большей правдивости частных СМИ, как явствует из приведенных ниже данных, преобладает даже среди сторонников введения политической цензуры.

Вопрос: Какие из средств массовой информации - государственные или частные - более правдиво рассказывают о положении дел в стране?

Однако нас здесь интересует не столько готовность немалой части российских граждан обманываться под государственным присмотром, сколько тот факт, что женщины чаще, чем мужчины, отдают государственным СМИ предпочтение перед частными и чаще высказываются в пользу государственного контроля над последними.

Да и в ситуации, когда вопрос о введении цензуры ставится совершенно открыто, без обиняков и эвфемизмов, женщины оказываются значительно более рьяными сторонницами реставрации этого института, нежели мужчины.

Вопрос: Как Вы думаете, для российских средств массовой информации нужна или не нужна государственная цензура? (17.03.2001)

Сторонники государственного контроля над СМИ, как известно, нередко аргументируют свою точку зрения ссылками на необходимость борьбы с порнографией, использованием ненормативной лексики и прочими непотребствами, не имеющими прямого отношения к проблеме политического контроля над прессой. Можно допустить, что эта аргументация производит особенно сильное впечатление на женщин. Однако не подлежит сомнению, что последние охотнее, чем мужчины, поддерживают и идею о введении именно политической цензуры. Помимо приведенных выше данных, подтверждающих это, сошлемся на тот факт, что азбучная для демократических стран истина о неотъемлемом праве прессы критиковать высших должностных лиц государства представляется женщинам менее очевидной, чем мужчинам, и чаще отвергается ими.

Вопрос: По Вашему мнению, допустима или недопустима критика президента в средствах массовой информации? (16.09.2000)

Наконец, даже само право частных лиц на распространение информации значительно чаще подвергается сомнению именно женщинами.

Вопрос: С каким суждением... Вы бы скорее согласились - с первым или вторым:

1. Только у государства должно быть право на распространение информации
или
2. Право на распространение информации должно быть как у государства, так и у частных лиц? (22.05.99)

Как мы уже видели, женщины меньше, чем мужчины, дорожат и другим важнейшим атрибутом демократии, обретенным Россией в последнее десятилетие, - политическим плюрализмом. Мнение о том, что нашей стране не нужна многопартийность, разделяется относительным большинством наших сограждан именно благодаря позиции женщин.

Вопрос: Если говорить в целом, то, по Вашему мнению, в нашей стране нужна или не нужна многопартийность? (21.04.2001)

Причем представительницы прекрасного пола гораздо благосклоннее, чем мужчины, отнеслись бы к реставрации однопартийной системы советского образца - с "Единством" в роли "ведущей и направляющей" силы российского общества.

Следует подчеркнуть, что различия в позициях мужчин и женщин продиктовано здесь отнюдь не их политическими симпатиями и антипатиями: к "Единству" они относятся практически одинаково. И если среди мужчин соотношение сторонников и противников реинкарнации КПСС в могучем теле "Единства" составляет 1:3, а среди женщин - 2:3, то объясняется это именно различиями в их отношении к институту многопартийности как таковому.

В связи с этим стоит обратить внимание на поистине разительный контраст в ретроспективных оценках, которые мужчины и женщины не самого юного возраста дают собственному опыту пребывания в рядах комсомола.

Вопрос: Если в свое время Вы были членом ВЛКСМ, то что это для Вас означало - формальность или соответствовало Вашим взглядам? (24.10.98)

Сейчас едва ли можно вполне однозначно интерпретировать эти данные. Действительно ли женщины в советские времена были в большей мере "преданы делу Коммунистической партии" (или, иначе говоря, более внушаемы), а мужчины - чаще оказывались нонконформистами в душе? Или различия в ответах респондентов обусловлены скорее тем, что мужчины, проявлявшие в последующие годы больший интерес к идеологическим и политическим проблемам, чаще "сжигают то, чему поклонялись" и "задним числом" приписывают себе невосприимчивость к идеологической индоктринации? Или дело в том, что женщины, испытывающие более сильные социальные и психологические "перегрузки" в процессе адаптации к новым реалиям, более склонны к ностальгии по прошлому и, соответственно, охотнее оценивают свое участие в ВЛКСМ как неформальное, осмысленное?

Возможно, все эти версии - как и некоторые другие - не лишены оснований. Но, во всяком случае, представляется очевидным, что отмеченное различие в известной мере свидетельствует о более позитивном взгляде женщин на модель политической организации общества, диаметрально противоположную плюралистической демократии. Тем более, что и на вопрос "А как Вы теперь оцениваете свое пребывание в комсомоле...?", - они чаще, чем мужчины, отвечают: "положительно" (соответственно, 48% и 42%), и реже - "отрицательно" (7% и 11%).

Гендерные различия в подходе к таким институтам демократии как свобода слова и политический плюрализм органически связаны с различиями в представлениях о том, как должны строиться взаимоотношения гражданина с государством. И если женщины меньше дорожат этими институтами, обеспечивающими обществу возможность контролировать власть, то это означает, что они в большей мере, нежели мужчины, воспроизводят традицию безусловной лояльности и преданности по отношению к государству и власти как к институту - что, конечно же, ни в коей мере не мешает им, как и представителям "сильного пола", критически оценивать действия тех, кто реально исполняет властные функции.

Традиция эта весьма крепка: почти половина российских граждан даже вменяет в обязанность патриоту любить государство и власть своей страны. И особенно охотно берут на себя обязательство любить власть именно женщины.

Вопрос: Одни считают, что патриот должен любить и Родину, и государство, власть своей страны. Другие считают, что патриот может любить только Родину, а остальных любить не обязан. С какой точкой зрения Вы согласны? (29.07.2000)

Чрезвычайно показательными в этом плане представляются данные опроса, посвященного такому событию как ежегодное послание Президента Федеральному собранию. Гендерные различия в восприятии власти видны здесь очень отчетливо.

Женщины, как и в прочих случаях, демонстрируют меньшую, чем мужчины, информированность по поводу практики президентских посланий, однако они гораздо охотнее признают выступление президента перед законодателями важным событием и гораздо реже сомневаются в том, что это событие влияет на жизнь страны. Иначе говоря, они гораздо почтительнее относятся к власти и чаще готовы априори приписывать значимость и действенность даже тем ее акциям, которые в принципе не способны оказать прямое и непосредственное воздействие на положение дел в стране. Не менее любопытно и другое: женщины гораздо реже, чем мужчины, высказываются за то, чтобы президент в своем послании сосредотачивался на описании сделанного, и гораздо чаще настаивают на том, чтобы он говорил, главным образом, о своих намерениях.

Вопрос: Чему, на Ваш взгляд, следует уделить больше внимания в очередном президентском послании: отчету о деятельности президента и правительства за прошедший год или планам на будущее? (20.01.2001)

Позиция респондента, предпочитающего услышать от президента отчет о проделанной работе, предполагает установку на контроль над властью. В какой-то мере за этой позицией просматривается и уверенность гражданина в том, что он вправе требовать от власти отчета. Само это слово, кстати, выступает здесь в качестве семантического маркера, указывающего на подконтрольность, подотчетность исполнительной власти обществу или, как минимум, - власти представительной, имеющей делегированное гражданами право оценивать ее достижения и неудачи.

Конечно, было бы некорректно утверждать, что позиция респондента, предпочитающего услышать от президента о планах на будущее, является в этом смысле противоположной, что в основе такой позиции непременно лежит уверенность в собственном бесправии и готовность покорно согласиться с любыми замыслами власти. Ничего подобного: такое предпочтение в равной мере естественно и для "подданного", и для респондента с развитым гражданским сознанием, и оно вовсе не свидетельствует об отсутствии установки на контроль над властью. Однако показательно, что к первой позиции, вполне определенно предполагающей такую установку, женщины склоняются гораздо реже, чем мужчины.

Повышенная - в сравнении с мужчинами - лояльность женщин по отношению к власти в конечном итоге определяется различиями в социальном положении мужчин и женщин. Гендерный дисбаланс в доступе к социальным ресурсам, и прежде всего - неравенство доходов, шансов на рынке труда, возможностей профессионального и карьерного роста и т.д., - оборачивается тем, что женщины чаще, чем мужчины, чувствуют себя социально уязвимыми, незащищенными, и уже поэтому - зависимыми от власти.

Вопрос: В какой степени - сильно или слабо - Ваша жизнь сегодня зависит от решений, принимаемых властью, от ее действий? (23.12.2000)

Различия в социальном самоощущении мужчин и женщин, непосредственно сказывающиеся на их представлениях о том, как должны строиться взаимоотношения между властью и гражданами, можно проиллюстрировать, например, следующими данными.

Вопрос: Перед какими из перечисленных бед и опасностей Вы чувствуете свою незащищенность?* (22.08.98)

*Приводятся лишь те из перечисленных "бед и опасностей", которые указали более 10% опрошенных.

Женщины намного чаще говорят о своей незащищенности перед нуждой и болезнями. Причем последнее, скорее всего, связано не столько с повышенной болезненностью или мнительностью представительниц "слабого пола", сколько с тем, что несмотря на бесплатность российского здравоохранения качественное лечение - во всяком случае, при серьезных заболеваниях - требует, как известно, немалых расходов, которые чаще оказываются не по карману женщинам, чем мужчинам.

Потеря места работы и произвол начальства, казалось бы, страшат мужчин и женщин в равной мере. Однако доля респондентов, для которых эти опасности в принципе могут быть актуальными, значительно выше среди представителей "сильного пола": по найму сейчас работают 59% мужчин и только 43% женщин. Иначе говоря, незащищенность перед угрозой потери работы ощущают менее половины работающих мужчин и 2/3 работающих женщин. Соответственно, и угроза произвола со стороны начальства страшит работающих женщин чаще, чем мужчин.

В то же время мужчины значительно чаще чувствуют себя беззащитными перед произволом со стороны чиновников и правоохранительных органов. Причем похоже, что за этим стоят определенные различия в социальном опыте.

Вопрос: Лично Вы, ваши родственники, знакомые сталкивались за последний год с фактами злоупотребления служебным положением среди местных чиновников, с коррупцией, взяточничеством? (12.06.99)

Мужчинам, судя по приведенным данным, чаще доводится иметь дело с "родимыми пятнами" отечественной бюрократии, или, во всяком случае, слышать о конкретных фактах мздоимства, произвола и т.д. Можно предположить, что это обусловлено именно различиями в социальном положении мужчин и женщин: ведь чем выше социальный статус индивида - чем доходнее и престижнее его работа, чем выше он поднимается по карьерной лестнице и т.д., - тем больше вероятность его соприкосновения с властными структурами, а следовательно - и шанс столкнуться с неприглядными аспектами их деятельности. Не исключено, что не менее существенную роль играют и другие обстоятельства, но в любом случае можно констатировать, что женщины чаще ощущают свою беззащитность перед теми "бедами и опасностями", в борьбе с которыми в принципе можно рассчитывать на помощь власти, а мужчины - перед теми, источником которых сама власть и является. Уже этот факт в известной мере объясняет гендерные различия в уровне лояльности по отношению к власти.

Но и безотносительно к тому, чего именно склонны в большей мере опасаться мужчины и женщины, различия в их мироощущении сами по себе оказывают, очевидно, немалое влияние на их политические установки. Женщины настроены значительно пессимистичнее, они чаще испытывают страх перед будущим, неуверенность в завтрашнем дне.

Вопрос: С какими чувствами Вы смотрите в завтрашний день? (28.11.98)

Эта повышенная тревожность, озабоченность, во многом обусловленная, по-видимому, реальными различиями в социальном положении мужчин и женщин, экстраполируется и на представления о будущем страны, которое женщины видят в несколько более мрачном свете.

Вопрос: Когда Вы думаете о ближайшем будущем России, какое чувство Вы испытываете - оптимизм, пессимизм или и то, и другое примерно в равной степени? (22.01.2000)

Пессимистичнее они и в оценках нынешнего положения России. Если большинство мужчин считают нашу страну богатой, то большинство женщин - бедной.

Вопрос: Одни считают, что Россия относится к числу богатых стран мира. Другие считают, что Россия относится к числу бедных стран мира. С каким мнением - с первым или со вторым - Вы согласны? (28.07.2001)

Представляется очевидным, что расхождения между респондентами, причисляющими Россию к богатым странам, и теми, кто относит ее к странам бедным, обусловлены не столько различиями в представлениях о реальном положении страны и ее обитателей, сколько тем, что они руководствуются разными критериями. Первые, говоря о богатстве России, прежде всего имеют в виду, как правило, ее природные ресурсы, а также, вероятно, интеллектуальный и научно-технический потенциал. Вторые, говоря о бедности страны, в первую очередь оценивают уровень жизни "среднего россиянина". Но уже само то обстоятельство, что мужчины предпочитают "оптимистическую", а женщины - "пессимистическую" интерпретацию этого вопроса, достаточно выразительно характеризует различия в их мироощущении.

Эти различия дают о себе знать и тогда, когда речь заходит о глобальных проблемах, о судьбах мира. Так, женщины гораздо чаще, чем мужчины, соглашаются с абсурдной точкой зрения, согласно которой в наши дни вероятность ядерного конфликта - выше, чем в начале 80-х гг.

Вопрос: Как Вы думаете, в наше время по сравнению с тем, что было 15-20 лет назад, угроза ядерного конфликта в мире увеличилась, уменьшилась или не изменилась? (7.08.99)

Не будем удивляться историческому беспамятству, охватившему столь значительную часть респондентов. Конечно, уровень конфронтации между Западом и Востоком в начале 80-х гг. был неизмеримо выше и опаснее для судеб мира, чем сегодняшние размолвки, - достаточно вспомнить о войне в Афганистане, южнокорейском "Боинге", американских ракетах средней дальности в Европе, бойкотах Олимпиад, риторике об "империи зла" и т.д. Но "человек с улицы" не слишком склонен к историческим реминисценциям - опрос проводился в разгар балканского кризиса; наши сограждане чрезвычайно эмоционально реагировали на действия НАТО, причем многие увидели в них вызов, брошенный непосредственно России...

В данном случае для нас существенно то обстоятельство, что мужчины заявляли о росте угрозы ядерного конфликта на протяжении указанного исторического периода лишь чуть чаще, чем солидаризировались с противоположным мнением, а женщины - практически втрое чаще.

Повышенную - в сравнении с мужчинами - склонность к катастрофизму, к эсхатологическим настроениям и мрачным предчувствиям женщины демонстрируют и в других ситуациях. Весьма выразительными представляются, например, гендерные различия в распределении ответов на вопросы, касающиеся смены тысячелетий: женщины значительно чаще, чем мужчины, видели в ее приближении некое грозное предзнаменование.

Подобные различия в умонастроениях оказывают непрямое, но вполне ощутимое влияние на политические установки мужчин и женщин. Страх перед будущим, тревожность, пессимизм актуализируют комплекс социального бессилия и одновременно - являются его симптомами. Этот комплекс способствует воспроизводству глубоко укорененных в отечественной политической культуре и препятствующих становлению гражданского общества установок на государственный патернализм и регламентацию социальных отношений сверху. И не случайно именно женщины в большей мере склонны разделять эти установки.

Они, в частности, значительно реже, чем мужчины, возражают против ограничения прав граждан государством - естественно, во имя благих целей.

Вопрос: С каким суждением... Вы бы скорее согласились - с первым или вторым:

1. Для успешной борьбы с преступностью государство может ограничить некоторые права граждан
или
2. Права граждан нельзя ограничивать ни для каких целей? (22.05.99)

	Россияне в целом	Мужчины	Женщины
С первым	42	40	45
Со вторым	45	51	40
Затр. ответить	13	10	15

И дело тут не столько в страхе перед преступностью, во имя обуздания которой, согласно формулировке вопроса, предполагается ограничить права граждан, сколько в том, что женщины в принципе несколько меньше, чем мужчины, дорожат этими правами. Мы уже говорили о гендерных различиях в отношении к праву на свободное распространение и получение информации. Но подобные различия обнаруживаются и при обсуждении совершенно иных проблем, так или иначе связанных с фундаментальным вопросом о пределах пространства свободного выбора индивида.

В частности, женщины значительно реже, чем мужчины, соглашаются с тем, что каждый волен по собственному усмотрению решать, работать ему или не работать, и значительно чаще - рассматривают работу как обязанность гражданина.

Вопрос: С каким суждением... Вы бы скорее согласились - с первым или вторым:

1. Все трудоспособные граждане страны обязаны работать
или
2. Работать либо не работать - дело свободного выбора каждого человека? (22.05.99)

Тут требуется некоторое уточнение. Само по себе согласие с тезисом о том, что человек обязан работать, ни в коей мере не является, конечно, симптомом, свидетельствующим о комплексе социального бессилия. Скорее наоборот: достаточно вспомнить о том, какую роль сыграла протестантская этика, предписывающая человеку трудиться в поте лица и постулирующая греховность праздности, в становлении самодостаточного и ответственного индивида, и уже тем самым - в формировании предпосылок гражданского общества в наиболее развитых странах Запада.

Однако присмотримся к дилемме, поставленной перед респондентами. В первом суждении содержится весьма выразительный семантический маркер - обязанность работать возлагается не просто на каждого трудоспособного человека, а на трудоспособного "гражданина страны". Иначе говоря, речь здесь идет отнюдь не о моральном долге индивида и уж тем более - не о его трансцендентных обязательствах, а о гражданской обязанности, о долге перед страной - перед обществом и государством. Альтернативное же суждение, категорически отрицающее такой подход, ни в коей мере не является апологией праздности - акцент здесь делается на праве человека на самостоятельный выбор сценария жизнедеятельности.

По существу, аналогичная дилемма стоит перед респондентами и в ситуации, когда им предлагается выразить свое отношение к возможности получения платного высшего образования. Подчеркнем: именно к возможности его получения - речь не идет о выборе между двумя моделями организации высшей школы, платной и бесплатной, и формулировка вопроса исключает подобное толкование.

Вопрос:Во многих российских вузах можно получить платное высшее образование, то есть оплатить собственную учебу. Вы лично одобряете или не одобряете возможность получить платное высшее образование? (4.08.2001)

Высказываясь против возможности получить образование за плату, опрошенные отвергают не тотальную коммерциализацию высшей школы, а практику, при которой гражданин может выбирать между бесплатным образованием, предоставляемым на конкурсной основе, и образованием платным - доступным каждому, кто располагает необходимыми финансовыми ресурсами.

И в этом случае женщины снова значительно реже, чем мужчины, выступают за свободу выбора и значительно чаще - за унификацию.

Неудивительно, что женщины негативнее, нежели представители "сильного пола", относятся к социальной дифференциации - ведь ориентация на ограничение пространства свободного выбора индивида или, иначе говоря, на регламентацию социальных отношений "сверху", которая, как мы убедились, свойственна им в большей мере, чем мужчинам, в российской политической культуре неразрывно связана с эгалитаристскими установками.

Вопрос: С каким суждением... Вы бы скорее согласились - с первым или вторым: 1. Богатые граждане - залог богатства и силы страны
или
2. В государстве не должно быть разделения на богатых и беных? (22.05.99)

Женщины чаще разделяют мнение о недопустимости "разделения на богатых и бедных" и значительно реже - соглашаются с тезисом о том, что "богатые граждане - залог богатства и силы страны". Следует отметить, что этот тезис допускает двойное толкование. С одной стороны, данное высказывание может быть понято примерно так: сила и богатство страны определяются не столько ее размерами, природными ресурсами, международным престижем, военной мощью и т.д., сколько благосостоянием граждан (всех граждан), и именно его обеспечение должно быть приоритетной целью для государства. С другой стороны, его можно интерпретировать в антиэгалитаристском ключе: именно наличие богатых обеспечивает процветание страны, и поэтому социальную дифференциацию сдерживать не следует. Впрочем, постановка вопроса, в котором данному тезису противопоставляется откровенно эгалитаристская декларация, ориентирует респондентов на вторую трактовку.

Если приведенная дихотомия сконструирована весьма "жестко", и респондентам приходится солидаризироваться с одним из диаметрально противоположных и имеющих весьма "интенсивную" идеологическую окраску суждений, то следующий вопрос сформулирован в иной тональности.

Вопрос: Выберите... то суждение, с которым Вы скорее согласны:
1. Уровень жизни талантливых, инициативных и высококвалифицированных людей должен быть намного выше среднего
или
2. Не следует допускать слишком большого разрыва в условиях жизни разных людей и общественных групп? (31.07.99)

Здесь тезис о необходимости социальной дифференциации обосновывается ссылкой на достоинства людей, "заслуживающих" более высокого уровня жизни, а противоположная позиция состоит не в категорическом отрицании правомерности дифференциации, а в установке на ее ограничение.

Но и при такой постановке вопроса женщины демонстрируют более негативное отношение к социальной дифференциации, чем мужчины. Во многом это обусловлено тем, что они в меньшей степени склонны руководствоваться принципом опоры на собственные силы и чаще ориентируются на помощь и опеку со стороны государства.

В ходе одного из опросов (20.02.99) респондентам было предложено определить, в каких случаях, при решении каких проблем они рассчитывали бы на помощь государственных органов, а в каких - полагались бы только на себя и своих близких. Не будем приводить здесь полное распределение ответов - перечень гипотетических ситуаций, представленный опрошенным, был весьма внушительным. Но отметим, что 35% мужчин заявили: "Во всех случаях полагаюсь только на себя", - тогда как среди женщин такое заявление позволили себе лишь 29% опрошенных. Мужчины чаще, чем женщины, утверждают, что рассчитывают на себя и своих близких при "нехватке денег на предметы первой необходимости (продукты питания, одежда, обувь, коммунальные платежи)" (соответственно, 68 и 62%) и реже - что они рассчитывали бы в решении этой проблемы на помощь государственных органов (17 и 23%); при упоминании "жилищной проблемы" первую позицию выбирают 34% мужчин и 28% женщин, а вторую, соответственно, 18 и 20%; в решении проблемы трудоустройства на собственные силы уповают 38% мужчин и 31% женщин, а на помощь государства - 18% первых и 19% вторых.

Да и на практике женщины чаще, чем мужчины, обращаются за помощью к органам власти.

Вопрос: За последний год Вы обращались или не обращались в органы власти по поводу своих проблем? Если да, то к вашей проблеме проявили или не проявили внимание? (25.11.2000)

Причем показательно, что женщины, которые, как явствует из приведенных данных, имеют в целом больший, чем мужчины, негативный опыт общения с властными структурами в ситуациях, когда они адресуют последним свои частные просьбы, несколько чаще, тем не менее, выражают надежду на понимание и внимание с их стороны.

Вопрос: Многие люди, когда у них возникают проблемы, обращаются в органы власти в центре или у себя в регионе. Как Вам кажется, сегодня органы власти проявляют или не проявляют внимание к обращениям граждан? (25.11.2000)

Установку на защиту и покровительство со стороны власти женщины демонстрируют чаще мужчин и тогда, когда речь заходит не о решении частных, индивидуальных проблем, а о принципах социальной политики, способах регулирования трудовых отношений и т.д.

Обратимся, например, к суждениям респондентов относительно законодательной регламентации продолжительности рабочего дня. Женщины гораздо негативнее мужчин оценивают идею о смягчении такой регламентации, о предоставлении работодателю права увеличивать рабочий день с согласия работника.

Вопрос: В новом Кодексе законов о труде предусматривается возможность увеличения рабочего дня с согласия работника. Как Вы относитесь к такой идее - одобряете или не одобряете? (12.05.2001)

Иначе говоря, они реже считают, что работник сумеет отстоять свои интересы в прямом диалоге с работодателем, и чаще предпочитают, чтобы их защита обеспечивалась государством. Причем те, кто высказываются за сохранение статус-кво, фактически доверяют государству и право интерпретировать эти интересы, санкционируя, тем самым, ограничение свободы действий не только работодателя, но и самого работника.

Аналогичные по сути гендерные различия обнаруживаются и в отношении граждан к возможным изменениям в системе пенсионного обеспечения. Подавляющее большинство респондентов высказывается за то, чтобы пенсии выплачивало государство, и отвергает принцип, согласно которому пенсионные платежи должны осуществляться за счет накопленных предприятиями отчислений от зарплат работников. Тут, надо полагать, дают о себе знать и недоверие к предпринимателям, и эгалитаристские установки (ведь "жесткая" привязка размера пенсий к зарплате работников приведет к усилению дифференциации доходов пенсионеров); к тому же вполне обоснованное представление о том, что, поскольку несколько поколений советских людей "всю жизнь работали на государство", то именно последнее и должно нести всю полноту ответственности за их пенсионное обеспечение, зачастую экстраполируется в будущее. И все же мужчины значительно чаще, чем женщины, высказываются за нововведения, предусматривающие, по существу, децентрализацию пенсионной системы и перенесение "центра тяжести" на предприятия.

Вопрос: Что бы Вы предпочли: чтобы пенсию выплачивало государство или чтобы пенсия выплачивалась из денег, накопленных предприятиями для своих работников как процент от зарплаты? (21.10.2000)

Все приведенные выше данные, в конечном итоге, свидетельствуют о том, что женщины в меньшей мере, нежели мужчины, готовы санкционировать инновации последнего десятилетия как в экономической, так и в политической сфере, что сама либерально-демократическая интенция модернизации для них менее приемлема. Вместе с тем, они более склонны к воспроизводству политических установок, господствовавших в массовом сознании в советскую эпоху.

Совершенно естественно, поэтому, что женщины чаще, чем мужчины, "голосуют" за "социалистический путь" развития России, и реже - за "капиталистический".

Вопрос: С каким из приведенных суждений Вы больше согласны? (20.06.98)

Сама эта дилемма, впрочем, представляется большинству наших сограждан неадекватной для описания альтернатив развития России. Респонденты предпочитают высказываться за "особый путь", который, разумеется, видится им по-разному. Но, судя по всему, женщины, выбирающие этот путь, в большей степени, нежели мужчины, склонны исходить из того, что при движении по нему граждане смогут рассчитывать на всестороннюю опеку со стороны государства.

Если женщины чаще мужчин придерживаются установки на государственный патернализм и чаще высказываются за "социалистический путь" развития, если они, например, в полтора раза реже, чем представители "сильного пола", оценивают роль В.Ленина в истории России как отрицательную - такой вердикт выносят 27% мужчин и 19% женщин, тогда как противоположное мнение разделяют 61% первых и 68% вторых (10.04.99), - то, казалось бы, они должны были бы значительно охотнее поддерживать левые политические силы и чаще испытывать антипатию к "партии власти". Однако в действительности дело обстоит иначе: на парламентских выборах 1999 г. женщины чаще, чем мужчины, голосовали за "Единство" - 24 и 20% (21.12.99), а на президентских выборах 2000 г. отдавали свои голоса В.Путину - 38 и 32% (1.04.2000), при том, что каких-либо гендерных различий в электоральной поддержке КПРФ и Г.Зюганова тогда не было.

В дальнейшем разрыв в электоральных предпочтениях мужчин и женщин - по крайней мере, в том, что касается отношения к действующему президенту, - увеличился и стал еще более "алогичным": скажем, к началу осени 2001 г. готовность проголосовать за В.Путина на президентских выборах изъявляли 41% мужчин и 52% женщин, тогда как за Г.Зюганова, соответственно, 16 и 14% (1.09.2001).

Не будем останавливаться здесь на небезынтересном, но все же частном вопросе о том, чем обусловлены эти различия в электоральных предпочтениях. Однако отметим, что ситуация достаточно парадоксальна: в большей мере, нежели мужчины, ориентируясь на опеку и покровительство со стороны государства, женщины отнюдь не испытывают особых симпатий к левым, неизменно эксплуатирующим патерналистскую риторику. Они значительно лояльнее мужчин относятся к действующей власти и, в частности, гораздо охотнее поддерживают президента, адресуя ему и возглавляемой им пирамиде исполнительной власти свои ожидания, согласующиеся скорее с теми представлениями об оптимальной модели взаимоотношений государства и граждан, которые свойственны левым силам.

Обратимся теперь к распределению ответов на вопрос о том, какие лозунги представляются российским гражданам наиболее привлекательными. В ходе одного из опросов респондентам предъявили список, включавший 30 понятий, и попросили выделить те, которые, по их мнению, более всего уместны на знаменах поддерживаемых ими политиков или партий. Но для нас здесь не имеет значения, каким именно партиям опрошенные приписывают приверженность соответствующим ценностям, - их ответы позволяют судить о приоритетах самих респондентов.

Поскольку нас интересуют различия в политических установках мужчин и женщин, мы ограничимся данными об их отношении лишь к тем понятиям, которые они оценили по-разному, - когда разрыв в частоте упоминаний составлял не менее 3 процентных пунктов.

Вопрос: Какие слова, на Ваш взгляд, более всего подходят для лозунга того политика, той партии, за которых Вы стали бы голосовать? (любое число ответов) (22.05.99)

Прежде всего, следует обратить внимание на то, что все понятия, маркирующие либерально-демократический вектор преобразований последнего десятилетия, - "демократия", "свобода", "частная собственность" - гораздо дороже мужчинам, нежели женщинам. И, как мы видели, соответствующие ценности действительно менее значимы для последних.

В то же время женщины чаще выражают желание доверить власть политикам, помещающим на свои штандарты такие слова как "труд", "совесть", "семья". И этот ряд понятий качественно отличается от процитированного выше.

Дело, разумеется, не в том, какие слова "лучше", а какие - "хуже". Дело в том, что они означают в данном контексте, - как понятия, выражающие идейно-политическое кредо неких политических сил. Политик, провозглашающий лозунг "демократия, свобода, частная собственность", заявляет о приверженности определенным принципам и берет на себя обязательство руководствоваться ими в случае прихода к власти. Можно сказать, что, определяя свои приоритеты таким образом, он одновременно обнародует критерии, по которым предлагает обществу оценивать свою деятельность.

А какие обязательства берет на себя политик, идущий на выборы под лозунгом "труд, совесть, семья"? Решительно никаких - разве что обязательство усердно и добросовестно трудиться на своем посту и быть при этом примерным семьянином. Ведь, если говорить серьезно, эти слова никоим образом не характеризуют намерения и политические установки кандидата на ту или иную выборную должность. Причем аналогии с политической практикой ряда стран Запада, где такие понятия как "труд" и "семейные ценности" широко используются в политическом, и в частности - в предвыборном лексиконе, здесь неуместны. Скажем, понятие "труд" порождает там вполне определенные ассоциации, позволяющие "человеку с улицы" без усилий реконструировать смысл политической позиции использующего его кандидата: "труд" противостоит "капиталу", ассоциируется с профсоюзами и т.д. Иначе говоря, политик, начертавший это слово на своих предвыборных знаменах, обещает отстаивать или, по крайней мере, учитывать интересы наемных работников, добиваться максимальной занятости, поддерживать диалог с профсоюзами и т.д. Но у "среднего россиянина" понятие "труд" подобных ассоциаций не вызывает: это слово, повторим, не маркирует в нашей политической культуре какую-то более или менее устойчивую и понятную позицию. Если оно и порождает некие "политические" ассоциации, то, скорее всего, только с транспарантами на майских и ноябрьских демонстрациях советских времен.

Упоминание семьи, и в особенности - "семейных ценностей", в сегодняшнем западном политическом лексиконе тоже достаточно содержательно: этот термин, употребляемый в соответствующем контексте, воспринимается как знак приверженности кандидата принципам культурного консерватизма, как свидетельство его традиционалистской ориентации. А какие выводы может сделать российский избиратель относительно политических установок и намерений кандидата на том основании, что последний использует в своих предвыборных лозунгах слово "семья"? Пожалуй, никаких.

Представляется, поэтому, что мотивация респондента, выражающего желание голосовать за политика, который идет на выборы под подобными лозунгами, качественно отличается от мотивации респондента, предпочитающего видеть на знаменах своих избранников такие слова как "демократия", "свобода" - или, например, "диктатура": в данном случае важно не столько политическое содержание понятия, сколько сам факт наличия или отсутствия в нем такого содержания. "Откликаясь" на слова "демократия" или "диктатура", избиратель голосует за определенный курс и, следовательно, делает более или менее осмысленный политический выбор. Когда же избиратель ориентируется на слова "труд", "совесть", семья", он скорее просто сверяет свою систему ценностей с приоритетами политика; при этом он решает для себя не столько вопрос о том, устраивают ли его планы и намерения претендента на его голос - они не могут быть реконструированы по данным понятиям, - сколько вопрос о том, насколько симпатичен ему кандидат и можно ли доверить ему власть. Не будет большим преувеличением сказать, что в первом случае между политиком и избирателем заключается определенный договор, предполагающий хотя бы частичное исполнение политиком данных обязательств, а во втором - выносится вотум доверия, предоставляющий последнему едва ли не абсолютную свободу действий.

Очевидно, что вторая модель политического волеизъявления, более характерная для женщин, нежели для мужчин, корреспондирует не столько с установкой на контроль граждан над властью, сколько с установкой на опеку последней над обществом.

Еще одно значимое различие в суждениях мужчин и женщин относительно понятий, уместных в лозунгах российских политиков, состоит в том, что слово "мир" обладает гораздо большей притягательностью для представительниц "слабого пола". В то же время слово "державность" чаще хотели бы видеть в лозунгах российских политиков мужчины.

И надо сказать, что за этими расхождениями скрывается действительно принципиальное гендерное различие: если женщины, как мы убедились, чаще испытывают ностальгию по тотальному государственному патернализму советской эпохи, то мужчины - по статусу сверхдержавы. Причем особую озабоченность вызывает у них ослабление военно-силовой составляющей этого статуса, и мужчины гораздо решительнее, чем женщины, высказываются за ее восстановление.

Когда респондентов спрашивают, следует ли России "стремиться к роли великой державы", позиции мужчин и женщин оказываются практически идентичными: 77% первых и 75% вторых отвечают на этот вопрос положительно, и по 18% - отрицательно (31.07.99). Когда же речь заходит о том, должна ли Россия в качестве великой державы внушать страх иным государствам, ситуация довольно кардинально меняется: мужчины гораздо чаще предпочитают, чтобы уважение иноземцев к нашей стране было замешано на страхе.

Вопрос: С каким суждением... Вы бы скорее согласились - с первым или вторым:
1. Россия должна стать державой, которую боятся и поэтому уважают
или
2. Нужно, чтобы Россию уважали, не испытывая страха перед ней? (5.06.99)

Причем мужчины значительно чаще, чем женщины, демонстрируют готовность санкционировать рискованную "игру мускулами" на международной арене, способствующую, по мнению многих, достижению этой цели.

Наиболее показательны в этом отношении различия в реакции мужчин и женщин на сенсационный марш российских десантников в Косово, предпринятый без согласования с западными партнерами в разгар балканского кризиса.

Вопрос: Что Вы испытали, узнав о вводе российских десантников в Косово - гордость за нашу страну, или недоумение, или тревогу, или какие-либо другие чувства? (19.06.99)

Мужчины гораздо чаще, чем женщины, ощущали в этой ситуации прилив гордости за свою страну, а женщины - тревогу по поводу возможных последствий предпринятой акции. Неудивительно, что в результате отношение первых к российскому руководству улучшилось, а вторых - ухудшилось.

Вопрос: Лично Вы после ввода российских десантников в Косово стали относиться к высшему руководству страны с большим или с меньшим уважением, чем раньше, или ваше отношение не изменилось? (19.06.99)

Женщины неизменно выражают большие, нежели мужчины, сомнения по поводу целесообразности пребывания российских миротворческих контингентов за рубежами страны. В частности, за отправку российских миротворцев в Косово высказались 44% мужчин и только 25% женщин, а против - соответственно, 45 и 55% (31.07.99). Аналогичные - хотя и несколько меньшие - различия наблюдались и тогда, когда перед респондентами ставился вопрос о присутствии российских войск в Таджикистане.

Очевидно, тут сказываются и опасения относительно возможных международных осложнений, и тревога по поводу возможных потерь среди российских военнослужащих в "горячих точках", и нежелание нести расходы на содержание войск за рубежом - все эти соображения, как явствует из опросов, чаще принимаются в расчет именно женщинами.

Что касается финансовых мотивов, то стоит отметить, что женщины в принципе склонны проявлять несколько меньшую "щедрость" в отношении военных статей бюджета, чем мужчины. В ходе одного из опросов (30.09.2000) респондентам было предложено представить ситуацию, при которой налогоплательщики могли бы самостоятельно решать, на какие государственные нужды они направили бы некоторую часть уплаченных ими налогов, и указать, как они сами распорядились бы этим правом. И если 49% мужчин заявили, что потратили бы эти деньги, в частности, на армию и флот (у них эта статья расходов заняла второе место, пропустив вперед только здравоохранение - 59%), то среди женщин так распорядиться своими налоговыми отчислениями сочли нужным только 38% (третье место после здравоохранения и образования - соответственно, 65 и 58%).

Впрочем, женщины демонстрируют гораздо более негативное, нежели мужчины, отношение и к тем финансовым операциям, относящимся к военной сфере, которые приносят государству не расходы, а доходы. Речь идет о торговле оружием. Тут различия в позициях мужчин и женщин более чем существенны: первые довольно твердо голосуют за расширение оружейного экспорта, вторые - еще решительнее - за его сокращение.

Вопрос: На Ваш взгляд, России сегодня следует расширять или, наоборот, сокращать торговлю оружием? (2.12.2000)

Аналогичные различия обнаруживаются и тогда, когда перед респондентами ставятся вопросы об их отношении к тем или иным конкретным операциям по торговле оружием: женщины намного чаще мужчин высказывались против экспорта вооружений в Иран, поставок зенитно-ракетных комплексов на Кипр и т.д.

Очевидно, торговля оружием вызывает у женщин по преимуществу настороженно-негативную реакцию потому, что они не склонны рассматривать его как обычный товар - такой же, как нефть или продовольствие: продажа оружия чаще, чем у мужчин, ассоциируется у них, во-первых, с тем, для чего этот товар предназначен - с войной, с кровопролитием и разрушениями, а во-вторых, - с глобальным военно-политическим соперничеством между нашей страной и странами Запада, столь памятным по временам "холодной войны".

Так это или нет, но не подлежит сомнению, что женщины гораздо реже, чем мужчины, склонны санкционировать любые действия, влекущие или способные повлечь за собой вооруженное насилие. Показательно, в частности, что и до начала войны в Чечне, и на всех ее этапах женщины неизменно чаще высказывались за переговоры с противоборствующей стороной, за недопущение, а затем - за прекращение боевых действий и поиск мирного решения проблемы.

Возвращаясь к вопросу о ностальгии по статусу сверхдержавы, отметим, что женщины, которые негативнее, чем мужчины, относятся к "игре мускулами" и конфронтационным жестам в адрес Запада (чему можно было бы привести множество свидетельств, помимо упомянутых выше, - данные опросов, проводившихся, в частности, на различных этапах балканской драмы, содержат их в изобилии), склонны проявлять большую сдержанность и тогда, когда дело касается отношений со странами "ближнего зарубежья".

В этом плане показательно распределение ответов на следующий вопрос.

Вопрос: Одни считают, что Россия должна добиваться возвращения Крыма в состав России любой ценой. Другие считают, что Россия не должна добиваться возвращения Крыма, если это ухудшит российско-украинские отношения. С какой точкой зрения Вы согласны? (18.08.2001)

Вообще, тот факт, что почти половина наших сограждан высказывается за возвращение Крыма "любой ценой", заслуживает серьезного внимания. Речь идет о территориальных претензиях к соседнему государству, и совершенно очевидно, что именно означает в подобных случаях выражение "любая цена". Конечно, не следует понимать респондентов, избравших первый вариант ответа, совсем буквально: едва ли многие из них действительно приветствовали бы практическую попытку решения "крымского вопроса" крайними - т.е. военно-силовыми - методами. Но если упоминание о "любой цене" не вызвало отторжения у относительного большинства респондентов, то это значит, что самая безответственная, агрессивная и авантюристическая риторика по поводу необходимости возврата полуострова может стать политически рентабельной, что те или иные политические силы могут поддаться соблазну разыграть эту карту в своих интересах. А это, несомненно, вызвало бы соответствующую реакцию в соседнем государстве. Иначе говоря, продемонстрированная респондентами бескомпромиссность, даже если она и является по преимуществу декларативной, сама по себе способна спровоцировать эскалацию напряженности в российско-украинских отношениях - эскалацию, которая, раз начавшись, развивается далее во многом по своим собственным законам.

Гендерные различия тут, как видим, весьма существенны: женщины значительно реже, чем мужчины, высказываются за возвращение Крыма "любой ценой" и чаще подчеркивают нежелательность ухудшения российско-украинских отношений.

Хотя женщины, как было показано выше, столь же охотно, как и мужчины, соглашаются с тем, что Россия должна "стремиться к роли великой державы", эта цель занимает в системе их приоритетов более скромное место, нежели у представителей "сильного пола".

Вопрос: Какая из двух целей развития России в ближайшие 5-10 лет представляется Вам более важной - наладить нормальную, стабильную жизнь или добиться возрождения России как великой державы? (30.01.99)

Установка, согласно которой восстановление державного величия важнее, чем обеспечение "нормальной, стабильной жизни", предполагает согласие на такую модель взаимоотношений государства и граждан, при которой интересы последних могут быть принесены в жертву государственным интересам, а их права - ограничены во имя достижения общенациональных целей, формулируемых в категориях международного престижа и влияния. Эта установка воспроизводит иерархию приоритетов советской эпохи и, по существу, предоставляет власти карт-бланш на запуск любых механизмов социальной мобилизации.

Разумеется, это не означает, что демократическому обществу "противопоказаны" масштабные внешнеполитические амбиции, - речь идет, повторим, исключительно об иерархии приоритетов. И если патерналистская составляющая советской традиции в большей мере воспроизводится в политических установках женщин, то "имперская" составляющая - в установках мужчин. Если первым более свойственен комплекс социального бессилия, побуждающий ориентироваться на государственное покровительство, то вторым - иные, "имперские" комплексы, также препятствующие освоению демократических ценностей.

Приближаясь к завершению разговора о гендерных различиях в политических установках россиян, обратимся еще раз к данным о том, какие слова они предпочли бы видеть в лозунгах отечественных политиков и партий. И обратим внимание на то, что женщины почти вдвое чаще, чем мужчины, говорят в этом контексте о "вере в Бога" (соответственно, 13 и 7%) и значительно чаще упоминают "духовность" (21 и 13%) - понятие, имеющее, как известно, устойчивые религиозные коннотации. Эти различия далеко не случайны.

Женщины гораздо охотнее, чем мужчины, поддерживают идею об отказе от общедемократического принципа отделения церкви от государства и высказываются за то, чтобы православие стало в России государственной религией.

Вопрос: Как Вы считаете, православие должно стать государственной религией в России, или церковь должна быть по-прежнему отделена от государства? (7.04.2001)

Несомненно, гендерные различия в суждениях по этому вопросу обусловлены, прежде всего, тем, что среди женщин гораздо меньше атеистов, чем среди мужчин (соответственно, 22 и 43%), а православных - значительно больше (65 и 40%)³. Однако нас здесь интересуют не столько причины, по которым женщины чаще, нежели мужчины, высказываются за введение в России государственной религии, сколько значение этого факта в контексте анализа гендерной асимметрии в политической культуре.

Установка на введение государственной религии фактически означает согласие на упразднение свободы совести, которая может быть гарантирована только светским государством, и предполагает готовность к резкому сужению пространства свободного выбора индивида не только в вопросах веры, но и в социальной сфере, к усилению регламентации социальных отношений властью, получающей дополнительную санкцию на такую регламентацию.

Едва ли респонденты, "голосующие" за упразднение светской государственности, в полной мере отдают себе отчет в том, какие социальные изменения могло бы на практике повлечь за собой такое нововведение. Едва ли они, в большинстве своем, сознают и то, что последовательная реализация принципа отделения церкви от государства является, в конечном итоге, более радикальной альтернативой государственному атеизму советских времен, чем введение государственной религии. Однако их позиция определенно свидетельствует о том, что свобода совести не является для них безусловной и значимой ценностью. И показательно, что женщины высказались за сохранение светской государственности гораздо менее твердо, чем мужчины.

Итак, российские женщины, как видим, меньше, чем мужчины, дорожат такими институциональными основами демократии как свобода слова, политический плюрализм, рыночная экономика, свобода совести и т.д., чаще обнаруживают готовность отказаться от них в пользу государственной опеки и регламентации социальных отношений, демонстрируют меньшую склонность к освоению и усвоению демократических ценностей. Очевидно, это связано, в первую очередь, с тем, что женщины - в силу объективных различий в социальном положении полов в сегодняшнем российском обществе - в меньшей мере, чем мужчины, воспринимают гражданские и политические права и свободы как институциональный ресурс, значимый для их жизнедеятельности.

Но если это так, то естественно предположить, что они также в меньшей мере склонны и к гражданскому и политическому участию, к социальной активности, формирующей структуры гражданского общества.

В связи с этим заслуживает внимания, например, тот факт, что женщины гораздо реже мужчин заявляют о своей готовности работать в органах местного самоуправления.

Вопрос: Можете или не можете Вы сказать про себя: "Я готов принять посильное участие в работе органов местного самоуправления, которые решают проблемы жителей моего квартала /улицы, дома, поселка/, контролируют работу жилищно-коммунальных служб, участкового милиционера и т.п."? (16.01.99)

Что касается собственно политического участия женщин, то ему во многом препятствует широко распространенный в массовом сознании патриархатный стереотип, согласно которому политика в принципе - не женское дело⁴. Эту точку зрения разделяют более трети российских граждан, причем хотя женщины поддерживают ее несколько реже, чем мужчины, она пользуется широкой популярностью и у них.

Вопрос: Одни думают, что женщины должны активнее участвовать в политике, другие думают, что политика - это не женское дело. С какой точкой зрения - первой или второй - Вы согласны? (3.03.2001)

Данный стереотип ограничивает возможности участия женщин в публичной политике уже потому, что резко снижает их шансы на успех на выборах: весомая доля избирателей ни при каких обстоятельствах не голосует за кандидатов - женщин. Но и часть тех женщин, которые обладают кругозором и социальным темпераментом, необходимым для эффективного участия в политике, априори признают политическое пространство "мужским" и предпочитают искать иные пути самореализации. Возможно, это обстоятельство играет определенную роль в том, что женщины, как явствует из приведенных выше данных, реже, чем мужчины, заявляют о готовности к участию в институтах самоуправления.

В то же время, установка на гражданскую активность характерна для женщин ничуть не меньше, чем для мужчин. Они, во всяком случае, не реже последних заявляют о том, что хотели бы "участвовать в работе какой-либо общественной организации": позитивный ответ на соответствующий вопрос дали 15% мужчин и 16% женщин (23.06.2001). Другое дело, что на практике они все же реализуют эту установку несколько реже: членами тех или иных общественных организаций сейчас, судя по данным опроса, являются 7% мужчин и только 4% женщин (23.06.2001).

Однако было бы не совсем корректно на основании этих данных делать вывод о том, что женщины играют меньшую, нежели мужчины, роль в развитии общественных организаций. Дело в том, что абсолютное большинство респондентов, ответивших на открытый вопрос о том, что представляют из себя те общественные организации, в которых они состоят, заявили, что имеют в виду членство в профсоюзах. А участие рядовых членов в их деятельности в большинстве случаев оказывается, мягко говоря, не слишком активным - это совершенно отчетливо явствует и из ответов респондентов на открытый вопрос, и из реплик участников дискуссионных фокус-групп (ДФГ), на которых обсуждалась данная проблематика. Приведем лишь один, но достаточно выразительный, пример - ответ 55-летней москвички с высшим образованием на вопрос о том, является ли она членом профсоюза:

"Вы знаете, наверно, являюсь. Потому что осенью с дочкой мы ездили - она по полной стоимости, а я по профсоюзной путевке. То есть я так думаю, что наша организация платила в эти фонды профсоюзные какие-то деньги и заключала договор - то есть если раньше я платила, то сейчас, по-моему, это как бы на себя функции взяла организация, в которой я работаю" (ДФГ, Москва, 19.06.2001).

И похоже, что большинство респондентов, заявляющих о своем членстве в профсоюзах, реализуют в них свой гражданский потенциал примерно в такой же степени.

Если же сосредоточиться на участниках иных общественных организаций, оставив профсоюзы в стороне, то окажется, что их слишком мало для того, чтобы делать сколько-нибудь достоверные заключения о гендерных различиях: 1% респондентов принимает участие в деятельности организаций, поддерживающих пенсионеров, инвалидов и ветеранов Великой Отечественной войны, и еще примерно 1.5% - в деятельности прочих, самых различных по своему профилю общественных объединений.

Впрочем, стоит обратить внимание на одно обстоятельство: ни одна из респонденток, ответивших на открытый вопрос о том, в какой организации она состоит, не назвала объединений, имеющих непосредственное отношение к политике. А среди респондентов - мужчин обнаружилось трое членов КПРФ, один участник "Единства", два представителя организации "Идущие вместе" и даже член РНЕ, без ложной скромности поведавший, что эта организация занимается "просвещением народа". Разумеется, эти данные нельзя считать репрезентативными, но симптоматичными они все же являются - тем более, что и в гораздо более обширном массиве ответов на открытый вопрос о том, в каких организациях хотели бы работать респонденты, упоминания о тех или иных политических объединениях или о политической деятельности вообще (упоминания, надо отметить, не слишком многочисленные) в подавляющем большинстве случаев принадлежат мужчинам.

В целом же, сопоставляя ответы мужчин и женщин на этот вопрос, нельзя обнаружить принципиальных, качественных различий. Хотя женщины несколько чаще, чем мужчины, демонстрируют желание принять участие в работе организаций, занимающихся благотворительной деятельностью, помогающим социально незащищенным слоям населения, работающим с детьми и т.д.

Похоже, что одним из наиболее мощных побудительных мотивов к участию в деятельности общественных организаций является стремление граждан компенсировать слабость социальной политики государства. И особенно характерен этот мотив именно для женщин. Причем их представления о том, как должны строиться отношения этих организаций с государством, во многом продиктованы воспоминаниями о советской эпохе, когда государство делегировало подконтрольным ему профсоюзам и иным номинально общественным объединениям ряд своих социальных функций. Ностальгия по таким взаимоотношениям сквозит во многих высказываниях участников, и в особенности - участниц фокус-групп. Например, одна из них, состоящая в Совете ветеранов своего предприятия, в завершение рассказа о том, с каким трудом добываются деньги на оказание помощи ветеранам войны и труда ("у директора - мы чуть ли не на коленях стоим"), заявляет:

"Государство должно, обязано помогать общественным организациям. Потому что без поддержки государства общественная организация вызывает сочувствие. А когда государство понимает, помогает - общественная организация расцветает и приносит пользу" (ДФГ, Воронеж, 19.06.2001).

Иные представления о предназначении общественных организаций и оптимальной модели их взаимоотношений с государством характерны для новых женских общественных объединений, о которых пойдет речь во второй части этой работы.