ИЗГНАНЬЕ ДАНТЕ АЛИГЬЕРИ

Спасайся, музыка! Спасайся все, что пело,
ручьями, струнами во мраке серебрясь!
Опять зачавкала, вскипела, захрипела
зловонно выползающая грязь.
Трясина громко чмокает трясину,
дерьмо губами тянется к дерьму.
История не учит ничему,
а только тянет медленно резину.

Вся мерзость в том, что здесь ничто не ново,
молчанье – золото, оно же – гной и грязь.
А Слово – Бог, но Бог распят за Слово,
ручьями, струнами во мраке серебрясь...

Сжимая челюсти решеток и оков,
трясина гнойная глотает то и это,
суля эпоху небывалого расцвета
помойных ведер и ночных горшков.
На животе ползут, вихляясь, черви –
гнойник цветущий воспевать, живописать!
И каждый червь мечтает выйти первым,
чтоб золотой в награду гной сосать.

Спасайся, Дант,–и никаких вопросов!..
Судом помойных ведер и отбросов
под зад пинком ты выдворен, гигант,
и этому изгнанью имя – Дант.

...Казенный червь, начинка смрадной щели,
меня спросил:
– Изгнанью имя – Дант?..
– Конечно, флорентийский комендант,
мне в этом имени поют виолончели –
Дант – двери ада – хлоп! – и эмигрант!
Изгнанью имя – Данте Алигьери.

Вся мерзость в том, что здесь ничто не ново,
молчанье – золото, оно же – гной и грязь.
А Слово – Бог, но Бог распят за Слово,
ручьями, струнами во мраке серебрясь...

Комментарии на Фейсбуке